[afg]

Геронда, Священное Писание говорит, что хула на Святаго Духа не прощается [40]. Что это за хула?



— Хула на Святаго Духа — это вообще презрение к божественному (разумеется, когда человек находится в здравом уме). Тогда он виновен. Например, когда один сказал мне: "Да пошел ты вместе со своими богами..." — я его толкнул и тряхнул как следует, потому что это было богохульством. Или, например, проходят двое мимо церкви. Один крестится и говорит другому: "Дружочек, перекрестись и ты...," а тот восстает: "Да отстань ты, нашелся тоже указчик, где мне креститься!" Такое презрение — хула. Следовательно, хулы у благоговейного человека быть не может. И бесстыдство — это тоже богохульство. Бесстыдник для того, чтобы оправдать свое падение, извращает или попирает какую-нибудь, например, евангельскую истину. Он не чтит истины, не чтит действительности, он сознательно комкает ее, он втаптывает святыню в грязь. И постепенно это становится уже его состоянием. Затем от него удаляется Благодать Божия, и человек принимает бесовские воздействия. И до чего же это дойдет, если он не покается! Боже упаси! Если кто-то в гневе похулит даже и Святаго Духа, то это богохульство не является непростительным, потому что человек не верил в то ругательство, которое произнес. Он сказал его потому, что в то мгновение, в гневе, он

потерял контроль над собой. И кается он тоже сразу. Но бесстыдник оправдывает ложь для того, чтобы оправдать свое падение. Тот, кто оправдывает свое падение, оправдывает диавола.— А как, Геронда, он оправдывает свое падение?— Он может вспомнить что-то, сказанное десять лет назад по другому поводу и привести это в пример для оправдания себя. В то мгновение даже и диавол — величайший адвокат — не смог бы придумать подобное.

А что чувствует такой человек?— Что чувствует? Нет ему никогда покоя. Тут даже если человек прав и старается оправдать себя самого, он не имеет покоя. Тем паче, если он не прав и оправдывает себя бесстыднейшим образом. Поэтому будем, насколько можно, опасаться бесстыдства и презрения и не только к божественному, но и к нашему ближнему, потому что наш ближний — образ Божий. Бесстыдные люди находятся в первой стадии хулы на Святаго Духа. Во второй стадии находятся те, кто презирает божественное. В третьей стадии находится диавол.— Геронда, что нужно делать, когда говорят что-то против Церкви или против монашества и т.д.?— Начнем с того, что, если кто-то плохо говорит, например, о тебе как о личности, это не страшно. Подумай: "Христа, Который был Христом, поносили, и Он не отвечал, а чего достоин я, грешник?" Если бы хотели оскорбить лично меня, то это меня бы совсем не беспокоило. Но когда меня оскорбляют как монаха, то оскорбляют и весь институт монашества, потому что я, как монах, от него неотрывен. В этом случае я не должен молчать. В таких случаях надо дать оскорбителям немного выговориться, а потом сказать им пару слов. Однажды в автобусе одна женщина ругала священников. Я дал ей выговориться, а когда она остановилась, сказал: "У нас много претензий к священникам, но ведь их не на парашютах же Бог с неба сбросил. Они люди с человеческими немощами. Но скажи мне вот что: такая мать, как ты, накрашенная и с ногтями, как у ястреба, какого ребенка родит и как его воспитает? И каким он станет потом священником или монахом, если станет?" Помню, в другой раз, когда я ехал на автобусе из Афин в Янину, один человек всю дорогу осуждал митрополита, который тогда чего-то там натворил. Я сказал ему одно-два слова, а потом молился. Он продолжал свое. Когда мы приехали в Янину и вышли, я отозвал его в сторонку и говорю: "Ты знаешь, кто я такой?" — "Нет," — отвечает он. "А что же ты тогда, — говорю, — сидишь и говоришь такие вещи? Может быть, я во много раз хуже того, кого ты поносишь, а может, я — святой?! Как же ты сидишь передо мной и несешь такое, что я даже о мирянах представить себе не могу того, чтобы они подобное творили? Постарайся-ка исправиться, потому что иначе ты можешь крепко получить по мозгам от Бога! Для твоей же пользы, конечно." Смотрю, начал он дрожать. Но и до других тоже дошло, как я понял по тому переполоху, который возник.



[Иной раз] видишь, как оскорбляют святое, а окружающие молчат. Однажды, выезжая со Святой Горы, я встретил на корабле одного несчастного, убежавшего из психиатрической больницы на Святую Гору. Он без остановки кричал и ругал всех: сильных мира сего, правительство, врачей... "Столько лет, — кричал он, — меня мучили электрошоком и таблетками. А вам хорошо! Все, что хочешь, у вас есть, машины у вас есть! А меня в двенадцать лет мама отправила на один остров, и с тех пор уже двадцать пять лет — из дурдома в дурдом!" Он ругал все партии, а потом начал хулить Христа и Божию Матерь. Я встаю и говорю: "Заканчивай! Неужели здесь нет ни одного представителя власти?" Вижу: заволновался его спутник, скорее всего, полицейский, и маленько его укоротил. Этот несчастный, крича и хуля, выговорил всю свою беду. И мне стало за него больно. Потом он подошел, поцеловал мне руку, и я его тоже поцеловал. Он был прав. Все мы — кто больше, кто меньше — ответственны за это. И я тоже был причиной хулы этого несчастного. Будь я духовен, я соделал бы его здравым.Как же разочарованы были фарасиоты [41], когда при обмене [42] они плыли на корабле в Грецию! Два моряка ругались между собой и хулили Христа и Божию Матерь. Фарасиотам это показалось очень тяжелым. "Греки, христиане — и хулят Христа и Матерь Божию!" Они схватили богохульников и бросили их в море. К счастью, те умели плавать и спаслись. Даже если оскорбляют какого-то человека, мы обязаны его защитить, а тем паче Христа! Ко мне в каливу пришел однажды один мальчик — он хромал, но личико его сияло. "Здесь, — думаю, — дело непросто, раз так сияет божественная Благодать!" Спрашиваю: "Как поживаешь?" И он рассказал, что с ним случилось. Один зверюга, ростом под потолок, хулил Христа и Матерь Божию, и этот мальчик бросился на него, чтобы его остановить. Зверюга повалил его наземь, истоптал, покалечил ему ноги, и после этого бедняжка захромал. Исповедник! А что перенесли исповедники, мученики!

— Геронда, в армии некоторым благоговейным юношам трудно с теми, кто ругается. Что им делать?— Необходимо рассуждение и терпение. Бог поможет. Один радист, с которым мы вместе служили, бывший врач, был невер, богохульник. Каждый день он приходил в Отдел Управления промывать мне мозги. Рассказывал мне теорию Дарвина и тому подобную дрянь — все насквозь пропитанное богохульством. Но после одного случая он кое-что понял. Мы были вместе с ним на задании. Один большой мул был у нас нагружен рацией и носилками. На одном очень скользком спуске я держался мулу за хвост, а врач тянул его за уздечку. И вот в какое-то мгновение носилки задевают мула по ушам, и он — раз! — сильно бьет меня задними копытами, и я лечу. Вскоре я пришел в себя и осознал, что иду! Помнил я только то, что успел крикнуть: "Владычице моя!" И больше ничего. Следы от подков были на мне, вот здесь — вся грудь была черная, так сильно мул меня ударил. Врач, когда увидел, что я иду, вытаращил глаза. Продолжаем путь. Чуть подальше врач подвернул ногу о камень, упал и не мог подняться. Тогда начал он кричать: "Владычице моя, Христос мой!" Он боялся, чтобы его не схватили враги: "Сейчас меня все оставят, всё, конец, и что же со мной будет, и кто же мне поможет!" — "Не волнуйся, — говорю, — я с тобой останусь. Если меня схватят, то и тебя схватят." Потом задумался бедолага: "Арсения [43] мул лягнул, и тому ничего не сделалось, а я чуть споткнулся и уже идти не могу!" Скоро он поднялся, но хромал, и я помогал ему идти. Остальные ушли вперед. Он получил урок и после этого вразумился. Раньше каждый день богохульствовал, а в минуту опасности стал кричать: "Владычице моя, Владычице моя!" Сразу о Владычице вспомнил. А вот другой мотоциклистом был в армии, два раза ногу ломал и продолжал богохульствовать.



Вы ему ничего не говорили, Геронда?



— Что ему было говорить? Я и не говорил ничего, а он, не переставая, хулил Христа и Божию Матерь — нарочно, чтобы сделать мне больно. Я потом это понял и только молился. И вот ведь, если раньше и он, и другие сквернословили ни с того ни с сего, то потом, когда у них что-то не получалось и они хотели выругаться, кусали себе языки! Если человек бесстыдный сквернословит, богохульствует, то лучше сделать вид, что ты чем-то занят и не слышишь его, а самому молиться. Потому что, если он поймет, что ты за ним следишь, он может сквернословить не переставая. И ты, таким образом, станешь причиной его одержимости нечистым духом. Однако, если сквернословит не бесстыдник, а человек, у которого есть совесть, и сквернословит он от дурной привычки, то ты можешь ему что-то сказать. Но, если у него есть не только совесть, но хватает и эгоизма, то будь осторожен. Не говори с ним строго, но, сколько можешь смиренно и с болью. Святой Исаак что говорит: "Обличи силою твоих добродетелей любопрящихся с тобою... и загради их уста кротостию и миром своих уст. Необузданных обличи своим добродетельным поведением, а чувственно бесстыдных сдержанностью своих очей.

Паисий Святогрец"