"Смерть греховной жизни." (c) Poslushnik the Orthodox Paladin
читать дальшеСердце мое болит; будьте сострадательны и вы, братия, рабы благословенные; приидите, выслушайте; болезнует душа моя; внутренности мои болят. Где взять слез, где взять сокрушения, чтобы омыть мне тело свое слезами и воздыханиями? Кто перенесет меня в необитаемое место, где бы не было шума, прерывающего слезы, и тревоги, препятствующей плачу? Там бы, возвысив голос, восплакал я пред Богом горькими слезами, и сказал с воздыханиями: Изцели мя, Господи, и изцелею (Иер.17:14), потому что сверх меры болит сердце мое, и воздыхания его не позволяют мне и на минуту принять отдохновение!
Вижу, Владыка, что святых Своих, как избранное золото, берешь Ты из суетного мира в упокоение жизни. Как умный земледелец, когда видит плоды хорошо созревшими с предусмотрительностью спешит собрать их, чтобы не повредились они от каких-либо невыгодных для них ударов, так и Ты, Сам Спаситель, собираешь избранных, трудящихся праведно. А мы, ленивые, слабые произволением, пребываем в ожесточении своем, и плод наш остается всегда незрелым, потому что нет у нас решимости, чтобы созрел он в добрых делах, и праведно собран был в житницу жизни. Для нашего плода нет слез, которые привели бы его в зрелость; нет сокрушения, чтобы процвел он от дыхания слез; нет смирения, которое бы приосенило его в великий зной; нет нестяжательности, чтобы не бременило (не утяжеляло) его что-либо сопротивное; нет любви Божией – этого крепкого корня, поддерживающего плод; нет беззаботности о земном, нет бдения, нет бодрствующего ума, трезвящегося в молитве. Вместо этих прекрасных и благих добродетелей есть у нас противное им: есть страшный гнев и раздражительность, которыми избитый плод делается ни к чему негодным; есть многостяжательность, которая давит его вниз; есть великое уныние. Все эти невыгоды попустят ли ему созреть, как должно, чтобы годен он был своему Владыке, Небесному Земледелателю?
«Увы, увы мне!» – скажи душа, и плачь, лишившись так скоро совершенных отцов и праведных подвижников. Где у нас отцы? Где святые? Где бодрствующие? Где трезвящиеся? Где смиренные? Где кроткие? Где безмолвники? Где воздержные? Где благоговейные? Где нестяжательные? Где сокрушенные сердцем, благоугодные Богу, которые в чистой молитве стояли перед Богом, как Ангелы Божии, увлажнили почти землю сладкими слезами и сокрушением? Где боголюбцы, исполненные любви Божией? Они не стяжали вовсе ничего тленного на земле, но, непрестанно вземля крест свой (терпеливо снося обиды, болезни и скорби), последовали за Христом, надежно шествуя путем узким и тщательно остерегаясь, чтобы не пасть со стремнин в пустыне непроходимой, безводной и потемненной (мрачной), но прямым путем истины заповедей Божиих, исполненные всегда озарения повелений Христовых, проходили прекрасное житие и пламенно служили Богу, добровольно терпя скорби в суетном мире. Поэтому Бог, премного возлюбив их, собрал их в пристань жизни и в вечную радость, чтобы там возвеселились, там насладились величайшей радостью с Бессмертным Женихом в раю сладости, в чертоге небесном. Преселились они отсюда к святому Богу, имея светильники свои готовыми.
Теперь нет у нас их добродетели; нет у нас их подвижничества; нет теперь у нас их воздержания; нет теперь у нас их благоговения; нет теперь у нас их кротости; нет теперь у нас их нестяжательности; нет теперь у нас их бдительности; нет у нас любви к Богу; нет теперь у нас милосердия Христова; нет у нас в членах сострадательности. Но все мы свирепы, жестоки, нисколько не терпим друг друга. Язык у нас – стрелы разожженные, которыми ежечасно поражаем друг друга. Все мы домогаемся чести, все славолюбивы, все любостяжательны, все расслаблены, все сонливы, все не прямы, в пустословии сильны, на молитву ленивы; охотники до шуток и немощны для безмолвия, готовы роскошествовать, а в воздержании унылы; в любви холодны, в гневе горячи; на доброе ленивы, на злое прилежны. Поэтому кто не прольет слез, кто не восплачет о нашем состоянии, доведенном до полного расслабления?
Прежде нас жившие отцы, которые и Господу были благопотребны и себя спасли, не были так слабы. У них, совершенных, не было двух помыслов, но один был помысл, как бы только спастись. Они были прекрасным зерцалом для всех зрителей. Один из них мог умолить Бога за многих людей, а двое в состоянии были предстательствовать перед Богом в святых молитвах и праведно умилостивить человеколюбивого Бога даже за тысячи людей.
Увы, увы мне, душа! В какие живем мы времена! Увы мне, возлюбленные мои! В какую пучину зол зашли мы ныне! Не знаем мы этого, потому что хотим не знать. Поскольку от великого ослепления и от рассеянности не трезвится духовное око наше, то не в состоянии мы поэтому уразуметь предстоящей скорби. Вот преподобные и святые избираются ныне и вводятся в пристань жизни, чтобы не видеть им скорби и соблазнов, постигающих нас за грехи наши. Они избираются, – а мы дремлем; они восхищены, – а мы влачимся в суетном мире; они вступают в единое собрание, – а мы спим; они с дерзновением отходят к Богу, – а мы на земле предаемся рассеянности. Пришествие Господне уже при дверях, – а мы колеблемся. Небесная труба готова возгласить, по Божию повелению, и все восколебать ужасающим звуком, чтобы возбудить мертвых, и чтобы каждый принял достойное по делам своим; Небесные Силы стоят готовыми в чинах своих, чтобы со страхом выступить перед Женихом, грядущим во славе на облаках небесных судить живых и мертвых, – а мы не веруем.
Что же в оный час будет с нами, братия? Как будем там оправдываться перед Богом в нерадении о спасении своем? Если теперь не постараемся и не будем, не стыдясь, плакать, принося прекрасное покаяние с душевным смирением и с великой кротостью, то как будет каждый проливать слезы в скорби? Тогда каждый из нас, раскаиваясь, скажет с горькими слезами: «Увы мне, грешному! Что вдруг стало? Как протекла исполненная слабостей жизнь моя? Совершенно не знаю, как похищено время у меня, рассеянного? Где те покойные дни, которые провел я в рассеянности, вместо того чтобы каяться во вретище и пепле?» И никакой не получит он пользы от многих слов, А когда узрит святых, со славой воспаряющих во свете, на облаках воздушных, в сретение Христу, Царю славы, а себя увидит в великой скорби, тогда кто перенесет этот стыд и ужасный позор?
Будем трезвиться, братия; будем трезвиться, возлюбленные; будем трезвиться, боголюбцы, возлюбленные чада Бога Отца! Войдем в себя самих и соберем, хотя бы немного, мысли свои, отвлекшись от суетной жизни! Припадем к Богу со многими слезами. Будем без стыда прилежно умолять Его, чтобы избавил Он нас от неугасимого огня и от горького мучения. Не будем отлучаться от Него, сладчайшего Владыки, возлюбившего нас и за нас предавшего Себя на крест!
Всех вас прошу, всех умоляю я, недостойный и грешный: и обо мне, расслабленном, пролейте слезы в вашей молитве и в чистом молении, чтобы и мне прийти в сокрушение и плакать с вами, чтобы просветилась несколько слепота сердца моего и чтобы взыскать мне святого Бога Спасителя, – да дарует Он мне совершенную готовность прилежно каяться, пока еще время принятия слез, и да спасусь с вами, братия, и я, недостойный жизни. Прошу вас, возлюбленные, приимите моление грешного Ефрема, расслабленного брата вашего. И все постараемся соделать милостивым святого Бога, пока есть у нас время. Ибо вот, Господь стоит при дверях, чтобы совершить окончание суетного века.
(с) св. преп. Ефрем Сирин
Вижу, Владыка, что святых Своих, как избранное золото, берешь Ты из суетного мира в упокоение жизни. Как умный земледелец, когда видит плоды хорошо созревшими с предусмотрительностью спешит собрать их, чтобы не повредились они от каких-либо невыгодных для них ударов, так и Ты, Сам Спаситель, собираешь избранных, трудящихся праведно. А мы, ленивые, слабые произволением, пребываем в ожесточении своем, и плод наш остается всегда незрелым, потому что нет у нас решимости, чтобы созрел он в добрых делах, и праведно собран был в житницу жизни. Для нашего плода нет слез, которые привели бы его в зрелость; нет сокрушения, чтобы процвел он от дыхания слез; нет смирения, которое бы приосенило его в великий зной; нет нестяжательности, чтобы не бременило (не утяжеляло) его что-либо сопротивное; нет любви Божией – этого крепкого корня, поддерживающего плод; нет беззаботности о земном, нет бдения, нет бодрствующего ума, трезвящегося в молитве. Вместо этих прекрасных и благих добродетелей есть у нас противное им: есть страшный гнев и раздражительность, которыми избитый плод делается ни к чему негодным; есть многостяжательность, которая давит его вниз; есть великое уныние. Все эти невыгоды попустят ли ему созреть, как должно, чтобы годен он был своему Владыке, Небесному Земледелателю?
«Увы, увы мне!» – скажи душа, и плачь, лишившись так скоро совершенных отцов и праведных подвижников. Где у нас отцы? Где святые? Где бодрствующие? Где трезвящиеся? Где смиренные? Где кроткие? Где безмолвники? Где воздержные? Где благоговейные? Где нестяжательные? Где сокрушенные сердцем, благоугодные Богу, которые в чистой молитве стояли перед Богом, как Ангелы Божии, увлажнили почти землю сладкими слезами и сокрушением? Где боголюбцы, исполненные любви Божией? Они не стяжали вовсе ничего тленного на земле, но, непрестанно вземля крест свой (терпеливо снося обиды, болезни и скорби), последовали за Христом, надежно шествуя путем узким и тщательно остерегаясь, чтобы не пасть со стремнин в пустыне непроходимой, безводной и потемненной (мрачной), но прямым путем истины заповедей Божиих, исполненные всегда озарения повелений Христовых, проходили прекрасное житие и пламенно служили Богу, добровольно терпя скорби в суетном мире. Поэтому Бог, премного возлюбив их, собрал их в пристань жизни и в вечную радость, чтобы там возвеселились, там насладились величайшей радостью с Бессмертным Женихом в раю сладости, в чертоге небесном. Преселились они отсюда к святому Богу, имея светильники свои готовыми.
Теперь нет у нас их добродетели; нет у нас их подвижничества; нет теперь у нас их воздержания; нет теперь у нас их благоговения; нет теперь у нас их кротости; нет теперь у нас их нестяжательности; нет теперь у нас их бдительности; нет у нас любви к Богу; нет теперь у нас милосердия Христова; нет у нас в членах сострадательности. Но все мы свирепы, жестоки, нисколько не терпим друг друга. Язык у нас – стрелы разожженные, которыми ежечасно поражаем друг друга. Все мы домогаемся чести, все славолюбивы, все любостяжательны, все расслаблены, все сонливы, все не прямы, в пустословии сильны, на молитву ленивы; охотники до шуток и немощны для безмолвия, готовы роскошествовать, а в воздержании унылы; в любви холодны, в гневе горячи; на доброе ленивы, на злое прилежны. Поэтому кто не прольет слез, кто не восплачет о нашем состоянии, доведенном до полного расслабления?
Прежде нас жившие отцы, которые и Господу были благопотребны и себя спасли, не были так слабы. У них, совершенных, не было двух помыслов, но один был помысл, как бы только спастись. Они были прекрасным зерцалом для всех зрителей. Один из них мог умолить Бога за многих людей, а двое в состоянии были предстательствовать перед Богом в святых молитвах и праведно умилостивить человеколюбивого Бога даже за тысячи людей.
Увы, увы мне, душа! В какие живем мы времена! Увы мне, возлюбленные мои! В какую пучину зол зашли мы ныне! Не знаем мы этого, потому что хотим не знать. Поскольку от великого ослепления и от рассеянности не трезвится духовное око наше, то не в состоянии мы поэтому уразуметь предстоящей скорби. Вот преподобные и святые избираются ныне и вводятся в пристань жизни, чтобы не видеть им скорби и соблазнов, постигающих нас за грехи наши. Они избираются, – а мы дремлем; они восхищены, – а мы влачимся в суетном мире; они вступают в единое собрание, – а мы спим; они с дерзновением отходят к Богу, – а мы на земле предаемся рассеянности. Пришествие Господне уже при дверях, – а мы колеблемся. Небесная труба готова возгласить, по Божию повелению, и все восколебать ужасающим звуком, чтобы возбудить мертвых, и чтобы каждый принял достойное по делам своим; Небесные Силы стоят готовыми в чинах своих, чтобы со страхом выступить перед Женихом, грядущим во славе на облаках небесных судить живых и мертвых, – а мы не веруем.
Что же в оный час будет с нами, братия? Как будем там оправдываться перед Богом в нерадении о спасении своем? Если теперь не постараемся и не будем, не стыдясь, плакать, принося прекрасное покаяние с душевным смирением и с великой кротостью, то как будет каждый проливать слезы в скорби? Тогда каждый из нас, раскаиваясь, скажет с горькими слезами: «Увы мне, грешному! Что вдруг стало? Как протекла исполненная слабостей жизнь моя? Совершенно не знаю, как похищено время у меня, рассеянного? Где те покойные дни, которые провел я в рассеянности, вместо того чтобы каяться во вретище и пепле?» И никакой не получит он пользы от многих слов, А когда узрит святых, со славой воспаряющих во свете, на облаках воздушных, в сретение Христу, Царю славы, а себя увидит в великой скорби, тогда кто перенесет этот стыд и ужасный позор?
Будем трезвиться, братия; будем трезвиться, возлюбленные; будем трезвиться, боголюбцы, возлюбленные чада Бога Отца! Войдем в себя самих и соберем, хотя бы немного, мысли свои, отвлекшись от суетной жизни! Припадем к Богу со многими слезами. Будем без стыда прилежно умолять Его, чтобы избавил Он нас от неугасимого огня и от горького мучения. Не будем отлучаться от Него, сладчайшего Владыки, возлюбившего нас и за нас предавшего Себя на крест!
Всех вас прошу, всех умоляю я, недостойный и грешный: и обо мне, расслабленном, пролейте слезы в вашей молитве и в чистом молении, чтобы и мне прийти в сокрушение и плакать с вами, чтобы просветилась несколько слепота сердца моего и чтобы взыскать мне святого Бога Спасителя, – да дарует Он мне совершенную готовность прилежно каяться, пока еще время принятия слез, и да спасусь с вами, братия, и я, недостойный жизни. Прошу вас, возлюбленные, приимите моление грешного Ефрема, расслабленного брата вашего. И все постараемся соделать милостивым святого Бога, пока есть у нас время. Ибо вот, Господь стоит при дверях, чтобы совершить окончание суетного века.
(с) св. преп. Ефрем Сирин
@настроение:
@темы: наставления святых