— Позвольте пригласить вас, мадам, на просмотр вашей несостоявшейся жизни! — глумливо произнес бес и взмахнул окровавленной лапой.
Перед нами возник белый экран, а на нем — красивый старинный дом на Измайловском проспекте в Питере.
читать дальше Когда-то это был Кадетский корпус, в котором учился Лермонтов, а при советском режиме в нем открыли родильный дом с абортарием. Изображение приблизилось, и я увидела молоденькую испуганную женщину, почти девочку, жавшуюся к женщине постарше. Да, помнится, мама провожала меня на аборт. Тогда я взяла себя в руки, решительно поднялась по ступеням и вошла в широко распахнутые двери.
Но в этом фильме все было совсем не так. «Я не стану убивать своего ребенка!» — крикнула девушка, которая была я, и бросилась прочь от страшного особняка. Мама, причитая и плача, бежала за мной: «Ты загубишь свою жизнь! Опомнись, доченька! Чуть-чуть потерпеть — и ты свободна...» — но я упрямо шла прочь.
И вот на экране потекла совсем другая моя жизнь. У меня родился мальчик. Я назвала его Александром. Мой безответственный любовник вдруг обрадовался ему и взялся за ум. Мы поженились, закончили оба педагогический институт и поехали по распределению преподавать в провинциальной школе-интернате. В каком-то тихом городке на берегу большой реки у нас был уютный дом с садом и огородом, с котом и собакой. Мы жили спокойно и счастливо, у нас родились еще две девочки- погодки, Танечка и Настенька. Сын Саша вырос, уверовал в Бога и стал священником, отцом Александром. В этой другой жизни мама жила с нами и нянчила вначале моих детей, а потом и внуков: Саша женился на милой спокойной девушке, у них появилось четверо детей, два мальчика и две девочки. Постепенно мы все, включая маму, стали верующими под влиянием Сашеньки. Мама была здорова.
Фильм остановился на кадре, где вся семья пьет вечерний чай за большим круглым столом, а за нами на стене висит отрывной календарь и m` нем дата: 21 июля 1990 года — день моей смерти в реальной жизни.
— Продолжение не следует! — издевательски объявил бес. Если бы в моей полупрозрачной груди билось живое сердце, оно бы разорвалось от отчаяния и безнадежных сожалений о загубленной жизни, вернее — многих жизней. О Господи, и это у нас называлось «немножко потерпеть и освободиться»!
— Она достаточно наказана, — сказал Хранитель. — Ты видишь ее слезы.
— Ад слезам не верит! — захохотал бес. — Да и плачет она о себе, сама себя жалеет, бедненькую...
— Неправда, — вступился и Дед, — она всю жизнь раскаивалась в содеянном.
— Она — каялась?! Это когда же и в какой церкви?
— Каялась, — подтвердил Ангел. — Смотри, бес! — Хранитель взмахнул рукой, и снова перед нами появился экран. Я узнала детский садик неподалеку от дома, где мы жили с Георгием. На площадке перед ним резвились ребятишки, а за оградой, в тени кустов, стояла я, украдкой наблюдая за ними и тихо плача безнадежными слезами.
Сцена сменилась. Я стояла перед мужем и гневно упрекала его в очередной измене. «Она мне сказала, что ждет от меня ребенка», — сказал Георгий, пряча глаза. Я сникла и опустилась на диван. Помолчав, я сказала ему: «Иди и будь счастлив. Ребенок — это важнее всего»... Экран погас.
Юлия Вознесенская «Мои посмертные приключения»{/more]
-
-
28.12.2004 в 00:42Хороший пример.
Спасибо.